Дон Хуан отговорил меня возвращаться в Лос-Анжелес на следующее утро. Видимо, он считал, что я еще не совсем восстановился, и настоял на том, чтобы я сел в комнате лицом на юго-восток, чтобы сохранить силу. Сам он уселся слева от меня, дал мне мой блокнот и сказал, что на этот раз я его поймал: он должен быть не только рядом, но и разговаривать со мной.

- Когда настанут сумерки, я еще раз должен устроить тебе "водную процедуру", - сказал он. - Ты еще недостаточно тверд, поэтому сегодня тебе нельзя оставаться в одиночестве. Я посижу с тобой до обеда, и к вечеру твоя форма заметно улучшится.

Его озабоченность меня обеспокоила. Я спросил:

- Что со мной?

- Ты постучался в дверь к союзнику.

- То есть?

- Сегодня нам нельзя говорить о союзниках. Давай сменим тему.

Если честно, то мне не хотелось разговаривать. Меня охватывало все возрастающее беспокойство. Дону Хуану ситуация явно казалась комичной - он хохотал до слез.

- Только не говори мне, что как только возникает необходимость в разговоре, тут же выясняется, что тебе нечего сказать, - заявил он с веселым блеском в глазах.

Его настроение подействовало на меня успокаивающе. Однако интересовало меня сейчас лишь одно - союзник. Его лицо было очень знакомым, но я не знал его и никогда до этого не видел. Тут было что-то другое. И как только я начинал думать о его лице, на меня обрушивалась лавина посторонних мыслей. Казалось, что-то во мне знало секрет, но не позволяло остальным частям моего существа подобраться к его осознанию. Странно знакомое лицо союзника… Ощущение было настолько жутким, что вогнало меня в состояние ужасающей меланхолии. А дон Хуан подлил масла в огонь, сказав, что это, возможно, - лицо моей смерти. Это добило меня окончательно. Я отчаянно хотел задать вопрос на эту тему, однако явственно ощущал, что дон Хуан каким-то образом меня сдерживает. Я сделал пару глубоких вздохов и выпалил:

- А что такое смерть, дон Хуан?

- Я не знаю, - ответил он с улыбкой. - Я имею в виду - как бы ты описал смерть? Твое мнение. Я думаю, у каждого есть определенное мнение по поводу смерти.

- Не имею понятия, о чем ты говоришь.

У меня в багажнике лежала "Тибетская Книга Мертвых". Я решил использовать ее в качестве предмета обсуждения, поскольку в ней речь идет как раз о смерти. Я сказал, что хочу почитать ему оттуда, и встал, чтобы сходить за ней. Но дон Хуан велел мне сидеть и сам принес книгу из машины.

- Утро - плохое время для мага, - объяснил он свой поступок. - Ты еще слишком слаб, чтобы выходить из моей комнаты. Здесь ты защищен. Если ты выйдешь отсюда, то вполне можешь столкнуться с чем-нибудь ужасным. Союзник может убить тебя на дороге или где-нибудь в кустах, а когда твое тело найдут, то решат, что ты погиб в автокатастрофе или умер при невыясненных обстоятельствах.

У меня не было ни настроения, ни желания с ним спорить, поэтому все утро я просидел, читая и разъясняя ему главы из "Книги Мертвых". Он внимательно слушал, не перебивая. Дважды я ненадолго прекращая чтение, пока дон Хуан ходил за водой и продуктами, но как только он освобождался, мы продолжали свое занятие. Казалось, что ему очень интересно. - Я не понимаю, почему эти люди говорят о смерти так, словно она похожа на жизнь, - мягко сказал он.

- Может, так они ее понимают? Как ты думаешь, тибетцы, писавшие эту книгу, были видящими?

- Вряд ли. Если человек видит, то для него все равнозначно. Если бы тибетцы могли видеть, они понимали бы, что ничто не остается прежним. Когда мы видим, нет ничего известного, ничего, что осталось бы в том виде, к какому мы привыкли, когда не видели.

- Но видение, наверно, не одинаково для всех?

- Не одинаково. Но это все равно не означает, что жизнь имеет какое-то особое значение. Для видящего ничто не остается прежним, ему приходится пересматривать все ценности без исключения. - Тибетцы, очевидно, считали, что смерть похожа на жизнь. А что по этому поводу думаешь ты?

- Я не думаю, что смерть вообще на что-то похожа. Тибетцы, наверное, говорили о чем-то другом. В любом случае то, о чем идет речь в этой книге, смертью не является.

- Тогда, как ты думаешь, о чем идет речь?

- Может, ты мне это скажешь? Ты же у нас читатель.

Я пытался что-то сказать, но он рассмеялся.

- Наверно, тибетцы действительно были видящими, - продолжал дон Хуан. - Если так, то они должны были понять, что то, что они видят, не имеет никакого значения, поэтому совершенно не важно, что они напишут. Вот они и написали всю эту чушь, потому что им все это было безразлично, однако в таком случае то, что они написали - вовсе не чушь.

- В конце концов, мне плевать, что говорят тибетцы, - сказал я, - мне важно, что скажешь ты. Я бы хотел знать твое мнение о смерти.

Он секунду смотрел на меня, а затем усмехнулся, широко раскрыл глаза и поднял брови, изобразив удивление. - Смерть? Смерть - это кольцо листьев на стебле, смерть - это лицо союзника, смерть - это шепот Мескалито у твоего уха, смерть - это беззубая пасть стража, смерть - это Хенаро, сидящий на собственной голове, смерть - это мои слова и твой блокнот, смерть - это ничто. Смерть всегда рядом, и в то же время ее не существует.

Дон Хуан удовлетворенно рассмеялся. Его смех напоминал пение, в нем даже был какой-то танцевальный ритм.

- Бред, верно? - спросил он. - Яне могу рассказать тебе, что такое смерть. Но, вероятно, мог бы рассказать тебе о твоей смерти. Невозможно узнать наверняка, какой будет твоя смерть, однако, пожалуй, я расскажу тебе, какой она может быть.

Испугавшись, я сказал, что меня интересует его мнение о смерти вообще, а до подробностей чьей-либо конкретной смерти, в особенности моей собственной, мне нет никакого дела. - Не существует смерти вообще, поэтому я могу говорить только о чьей-то конкретной смерти, - сказал дон Хуан. - Ты просил меня рассказать тебе о смерти? Пожалуйста. Но тогда не бойся послушать о своей собственной.

Я заметил, что слишком нервничаю для такого разговора, что имел в виду некую абстрактную информацию вроде той истории, которую он мне рассказывал о смерти своего сына Эулалио. В тот раз он говорил, что жизнь смешивалась со смертью подобно рассеивающемуся туману из мерцающих кристаллов.

- Тогда я говорил о своем сыне, о том, как его жизнь рассеивалась во время его смерти, - сказал дон Хуан. - Я говорил не об абстрактной смерти, а о смерти моего сына. Смерть, чем бы она ни была, заставила его жизнь рассеяться.

Мне, однако, хотелось увести разговор от частностей, и я сказал, что читал рассказы людей, переживших клиническую смерть, то есть умерших на несколько минут, а затем возвращенных к жизни с помощью средств реанимации. Во всех описанных случаях люди ничего не могли вспомнить. Умирание у них было сопряжено с полным отключением восприятия, с ощущением абсолютной тьмы. - Это вполне естественно, - сказал дон Хуан. - У смерти две стадии. Первая - отключение, провал в черноту. Она не имеет особого значения и сильно напоминает первую фазу воздействия Мескалито. Человек ощущает легкость. Она дает иллюзию счастья, целостности и ощущение тотального спокойствия всего мирового бытия. Но эта стадия весьма поверхностна. Скоро она проходит, и человек попадает в другую сферу - сферу жесткости и силы. Это вторая стадия, подобная встрече с Мескалито. Смерть вообще очень похожа на общение с ним. Первая стадия - поверхностное отключение. Вторая - стадия собственно смерти - мгновение, следующее за ним. В это мгновение мы снова становимся в каком-то смысле самими собой. И смерть с силой бьет нас снова и снова, яростно и спокойно, пока наша жизнь не растворяется, превратившись в ничто.

- Почему ты так уверен, что говоришь о смерти? - У меня есть союзник. Дымок показал мне мою смерть безошибочно и очень четко. Именно поэтому я могу говорить только о чьей-то конкретной смерти.

Слова дона Хуана обеспокоили меня. Возникло какое-то жуткое двойственное чувство. Мне казалось, что сейчас он со всеми подробностями расскажет, где, когда и как я умру. Эта мысль вызывала у меня отчаяние и в то же время со страшной силой разжигала любопытство. Конечно, можно было бы попросить, чтобы он рассказал о своей смерти, но этот прием отпадал как некорректный.

Казалось, что дону Хуану мой внутренний конфликт даже доставил удовольствие. Тело его от хохота буквально билось в судорогах.

- Ну что, тебе интересно, как может выглядеть твоя смерть? - спросил он с совершенно детским выражением удовольствия на лице.

Его веселье меня успокоило. Оно почти развеяло мои опасения.

- Ладно, рассказывай, - сказал я дрогнувшим голосом.

Он словно взбесился от смеха, схватившись за живот, опрокинулся набок и. пародируя меня, дрогнувшим голосом повторил:

- Ладно, рассказывай. Дон Хуан сел, выпрямив спину, и, напустив на себя замогильную важность, дрожащим голосом, каким дети рассказывают друг другу страшные истории, произнес:

- Итак, вторая стадия твоей смерти может быть такой…

Изучающим взглядом он с любопытством меня разглядывал. Я засмеялся, осознавая, что его шутливый тон - единственное средство притупить остроту мысли о собственной смерти.

- Ты много времени проводишь за рулем, - продолжал он. - Поэтому в момент наступления второй стадии ты можешь обнаружить, что ведешь машину. Ощущение будет мгновенным, времени на размышление у тебя не останется. Итак, ты неожиданно окажешься за рулем. Ведь ты провел за ним множество часов, проехав сотни тысяч километров. Но прежде, чем ты успеешь что-то понять, перед ветровым стеклом появится странное образование, эдакая круглая штучка, похожая на розетку блестящих листьев вокруг стебля. Она может напоминать также и чье-то лицо на фоне неба перед тобой. Потом ты увидишь, как эта штука удаляется, превращаясь в точку, сверкающую вдали. Затем она начнет приближаться, и в мгновение ока ветровое стекло твоей машины разлетится вдребезги. Ты сильный, поэтому я уверен, что смерти понадобится никак не меньше двух ударов, прежде чем она до тебя доберется.

В этот момент ты поймешь, где ты и что с тобой происходит. Лицо снова отступит, превратившись в точку у горизонта и, набрав скорость, опять обрушится на тебя. Оно войдет внутрь тебя, и тогда ты узнаешь, было ли это лицо союзника или мое, когда я говорю, или твое собственное, когда ты пишешь. А до этого смерть - ничто. Ее нет. Так, маленькая точка, затерявшаяся где-то на листках твоего блокнота. Но, тем не менее, она войдет в тебя с бешеной неуправляемой силой и заставит тебя рассеяться. Ты станешь плоским и рассеешься по всей земле, по всему небу и за его пределами. И ты будешь похож на туман из мельчайших кристаллов, которые будут уплывать, уплывать и уплывать.

В такой интерпретации описание смерти выглядело захватывающим. Я ожидал услышать нечто иное и долго ничего не мог сказать. - Смерть входит через живот, - продолжал дон Хуан, - Она проникает прямо через просвет воли - наиболее уязвимую часть человеческого существа. Это - область, из которой излучается воля и через которую входит смерть. Мой союзник подводил меня ко второй стадии смерти, поэтому я знаю, как это бывает. Маг тренирует волю, открываясь смерти. Смерть одолевает его, но когда он становится плоским и начинает рассеиваться, его безупречная воля берет верх и собирает человека снова, не дав кристаллическому туману рассеяться.

Дон Хуан сделал странный жест. Он растопырил пальцы наподобие двух вееров, поднял кисти на уровень локтей, развернул так, чтобы большие пальцы касались боков туловища, и потом медленно сложил вместе на уровне середины тела, чуть выше пупка. В этом положении он ненадолго замер. Руки дрожали от напряжения. Потом он поднял их, коснувшись лба кончиками средних пальцев, и опустил в то же положение, на уровень живота.

В этом жесте было что-то устрашающее. Сила и красота, с которыми дон Хуан его выполнил, буквально околдовали меня.

Воля - вот что собирает мага, - сказал он. - Но с возрастом маг слабеет, и неизбежно наступает миг, когда он теряет способность управлять волей. И тогда у него не остается ничего, что можно было бы противопоставить безмолвной силе смерти, и жизнь его, подобно жизни любого обычного человека, рассеивается, исчезая в пространстве.

Дон Хуан посмотрел на меня и встал.

- Сходи в кусты, уже можно - скоро вечер, - сказал он.

Мне давно уже нужно было бы сходить, но я не решался, потому что чувствовал себя даже хуже, чем раньше. Однако союзник больше не внушал мне беспокойства. Дон Хуан сказал, что не важно, как я себя чувствую, потому что я уже достаточно "отвердел". Он заверил меня, что я в прекрасной форме и могу сколько угодно спокойно разгуливать в кустах, если, конечно, не стану приближаться к воде.

- Вода - другое дело, - объяснил он. - Мне нужно еще разок устроить тебе "водную процедуру", так что сам лучше к воде не подходи.

Чуть позже дон Хуан попросил меня отвезти его в соседний городок. Я заметил, что поездка меня несколько отвлечет, а то я чувствую себя как-то неуверенно - меня ужасает мысль о том, что маг все время играет со смертью.

- Быть магом очень тяжело, - - убедительно сказал он. - Я же говорил - видеть намного лучше, чем быть магом. Видящий всемогущ, по сравнению с ним маг - просто мальчишка.

- Что такое магия, дон Хуан?

Он долго смотрел на меня, едва заметно покачивая головой, а потом сказал: - Магия - это приложение воли к ключевому звену. Маг отыскивает в том, на что он намерен повлиять, ключевое звено и воздействует на него своей волей. Чтобы быть магом, не обязательно видеть. Нужно только уметь манипулировать волей.

Я попросил объяснить, что он понимает под ключевым звеном. Он немного подумал и ответил:

- Ну, например, я знаю, чем является твоя машина.

- Вроде бы - машиной, - сказал я.

- Нет. Я имею в виду, что твоя машина - это свечи зажигания. Я рассматриваю свечи как ключевое звено явления, именуемого машиной. Подействовав на них своей волей, я могу сделать так, что твоя машина не будет работать.

Дон Хуан сел в машину. Сделав мне знак последовать его примеру, он поудобнее устроился на переднем сидении.

- Теперь смотри, - сказал он. - Я - ворона. Поэтому прежде всего должен распушить перья.

Он встряхнулся всем телом. Движение напомнило мне купающегося в луже воробья. Он опустил голову, как птица, которая пьет воду.

- Вот так, - сказал он и засмеялся. Смех был очень странный, он обладал каким-то непонятным гипнотическим действием. Я вспомнил, что слышал этот смех много раз. Но раньше не замечал, чтобы он гипнотизировал, может быть, потому, что при мне дон Хуан впервые смеялся так долго.

- Потом ворона расслабляет шею, - сказал дон Хуан, вращая шеей и потирая щеки о плечи. - Потом смотрит на мир. Сначала - одним глазом, потом - вторым.

Он закрутил головой, поочередно "взглядывая на мир" то одним, то другим глазом. Тон его смеха стал выше. У меня появилось дурацкое ощущение, что он вот-вот прямо на моих глазах превратится в ворону. Я хотел смехом отогнать это наваждение, но был почти парализован. Я самым натуральным образом чувствовал, что меня как бы обволакивает какая-то сила. Но я не был испуган и не ощущал ни головокружения, ни сонливости. По-моему, никакие из моих способностей затронуты не были, - Ну все, теперь заводи, - сказал дон Хуан.

Я включил стартер и автоматически нажал на газ. Стартер завизжал, но двигатель не запускался. Смех дона Хуана был похож на мягкое ритмичное карканье. Я снова попытался завести мотор, потом еще, и еще. Минут десять я крутил стартер. Безрезультатно. А дон Хуан все каркал. Тогда я плюнул на это дело и уселся неподвижно.

Дон Хуан внимательно меня разглядывал и я знал, что своим смехом он вогнал меня в некое подобие гипнотического транса. Я вполне отдавал себе отчет в происходящем, но в то же время не был самим собой. Все время, пока я тщетно пытался завести машину, состояние мое было смесью покорности и немоты. Складывалось такое впечатление, что дон Хуан делал что-то не только с машиной, но и со мной тоже. Когда он прекратил каркать, я решил, что уже все, решительно крутанул ключ и нажал на газ. Я был уверен, что весь фокус заключается в том, что дон Хуан загипнотизировал меня своим карканьем, заставив поверить в то, что мотор не заводится. Краем глаза я видел, что он с интересом наблюдает за тем, как я с остервенением жму на педаль газа. Дон Хуан мягко похлопал меня по плечу и сказал, что ярость делает меня "тверже", так что, может быть, ему даже не придется вечером меня купать. Чем больше я буду себя накручивать, тем скорее окончательно оправлюсь от встречи с союзником.

- Не смущайся, - подзадоривал дон Хуан. - Дай еще газу! Жми, жми сильнее!

Я услышал обычные раскаты его гомерического хохота, почувствовал, что смешон, и издал дурацкий блеющий смешок.

Через некоторое время дон Хуан сказал, что отпустил машину.