С этого приезда к дону Хуану
начался новый цикл обучения. Без труда вернувшись к своему прежнему ощущению
удовольствия от его чувства юмора и драматизма, я оценил его терпеливость в
отношении меня и понял, что непременно должен приезжать почаще. Не видеть дона
Хуана было поистине огромной потерей для меня; кроме того, я хотел поговорить с
ним об одной вещи, которая представляла для меня определенный интерес. Закончив
книгу о его учении, я стал просматривать те полевые записи, которые в нее не
вошли. Их было немало, так как раньше меня интересовали в основном состояния
необычной реальности. Перебирая записи, я пришел к выводу, что маг, мастерски
владеющий своей практикой, за счет одних только "манипуляций социальными
ключами" способен сформировать у своего ученика в высшей степени необычный
и специализированный диапазон восприятия. В основе моих рассуждений
относительно природы этих манипуляций лежало предположение о том, что для
создания требуемого диапазона восприятия необходим ведущий.
В качестве примера я рассмотрел
пейотное собрание магов. Я был согласен с тем, что в ходе этого собрания маги приходят
к некоторому общему для всех заключению о природе реальности, не прибегая при
этом к явному обмену знаками или словами. Из этого следовал вывод - чтобы
прийти к такому соглашению, участники должны были пользоваться каким-то очень
мудреным кодом.
Я построил сложную систему
объяснения такого кода и процедуры его использования. Отправляясь к дону Хуану,
я намеревался узнать его мнение по этому вопросу и спросить совета относительно
моей дальнейшей работы.
21 мая 1968
По пути ничего особенного не случилось.
В пустыне было очень жарко, поэтому дорога оказалась довольно утомительной. Но
к вечеру жара спала, и когда я подъехал к дому дона Хуана, дул прохладный
ветерок. Я не очень устал, поэтому мы сидели в его комнате и разговаривали. Я
чувствовал себя очень хорошо и непринужденно, и мы просидели допоздна. Это был
не тот разговор, который стоило бы записывать. В общем-то я и не пытался
говорить о чем-то значительном. Речь шла о погоде, его внуке, индейцах яки,
мексиканском правительстве, перспективах на урожай. Я сказал дону Хуану, что
мне нравится то острое ощущение, которое возникает от беседы в темноте. Он
ответил, что это вполне соответствует моей болтливой натуре и что мне легко
любить разговоры в темноте, потому что ни на что другое в подобной ситуации я
попросту не способен. Я возразил, что мне нравится нечто большее, чем сам
разговор, и сказал, что мне доставляет удовольствие чувство убаюкивающего тепла
окружающей темноты. Он спросил, что я делаю дома, когда становится темно. Я
ответил, что включаю свет или выхожу побродить по освещенным улицам до тех пор,
пока не придет время ложиться спать.
- О-о-о… - протянул он с
недоверием. А я-то думал, что ты уже научился использовать темноту.
- А для чего ее можно использовать?
Он ответил, что темнота (он сказал
"темнота дня") - это лучшее время для того, чтобы видеть.
"Видеть" он выделил особой интонацией. Я попытался выяснить, что он
имеет в виду, однако он сказал, что уже слишком поздно, чтобы начинать
разбираться с этим вопросом.
22 мая 1968
Едва проснувшись утром, я напрямик
сказал дону Хуану, что разработал систему, которая объясняет происходящее во
время митоты - пейотного собрания магов. Я взял подготовленные дома заметки и
зачитал ему свою версию. Я старался как можно доходчивей объяснить
разработанную мною схему, а он терпеливо слушал.
Чтобы все участники настроились на
некоторое заданное соглашение, их нужно определенным образом подготовить,
рассуждал я, а для этого необходим скрытый лидер - ведущий. Участники митоты
собираются для того "чтобы встретиться с Мескалито и получить урок
"правильной жизни". При этом они, не обмениваясь ни единым словом и
ни единым жестом, приходят к общему заключению относительно присутствия
Мескалито и содержания его конкретного урока. Во всяком случае, на тех митотах,
в которых я участвовал, дело обстояло именно так - Мескалито являлся каждому и
давал урок. На своем личном опыте я убедился, что индивидуальное восприятие
формы визита Мескалито и его урока было поразительно одинаковым для всех, хотя
содержание урока от человека к человеку менялось. Я не мог объяснить высокую
степень совпадения ничем иным, кроме наличия какой-то тонкой и очень сложной
системы настройки.
На чтение и объяснение всей схемы у
меня ушло часа два. В конце я попросил дона Хуана объяснить, какова в действительности
система настройки.
Когда я замолчал, он скривился. Я
подумал, что мое объяснение показалось ему вызывающим. Казалось, он о чем-то
напряженно размышляет. Выдержав паузу, я спросил, что же он все-таки думает по
поводу моих соображений.
Тут его гримасу сменила улыбка,
перешедшая в гомерический хохот. Я тоже попытался было смеяться, а потом нервно
спросил, что же в этом смешного.
- Ты спятил! - воскликнул он. - С
какой стати кто-то будет заниматься чьей-то там настройкой в такой важный
момент, как митота? Или ты думаешь, что все, связанное с Мескалито - сплошное
надувательство?
Какое-то мгновение мне казалось,
что он уходит от прямого ответа на вопрос - сказанное им ответом не являлось.
- С какой стати кому-то заниматься
настройкой? - упрямо продолжал дон Хуан. - Ведь ты же там был. Ты должен знать,
что никто не объяснял тебе, что следует чувствовать или делать. Никто, кроме
самого Мескалито. Я настаивал на том, что такое объяснение невозможно, и вновь
попросил его рассказать, каким образом достигается соглашение.
- Теперь я понял, зачем ты приехал,
- с таинственным видом произнес дон Хуан. - Но вряд ли я смогу тебе чем-то
помочь, потому что никакой системы настройки не существует.
- Но тогда почему все эти люди
приходят к единому соглашению относительно присутствия Мескалито?
- Да потому, что они видят! -
драматическим тоном сказал дон Хуан, а потом, как бы между прочим, добавил: - А
почему бы тебе еще разок не побывать на митоте и не увидеть все самому?
Я понял, что это - ловушка, и, ни
слова не говоря, спрятал все свои бумаги. Он не настаивал. Спустя какое-то
время дон Хуан попросил меня съездить с ним к одному из его друзей. Мы поехали
и провели там несколько часов. В разговоре Джон - так звали хозяина дома -
спросил, что вышло из моего интереса к пейоту. Джон был тем самым человеком, у
которого восемь лет назад мы брали пейотные бутоны для моего первого опыта. Я
не знал, что ответить. Дон Хуан пришел ко мне на помощь и сказал, что со мной
все в порядке.
На обратном пути я почувствовал,
что должен как-то объясниться по поводу вопроса, заданного Джоном. Среди
прочего я сказал, что пейот меня более не интересует, так как связанная с ним
практика требует особой отваги, а ее у меня нет, и что когда я говорил, что
больше пробовать не намерен, то имел в виду именно то, что говорил. Дон Хуан
молча улыбался, а я продолжал болтать, пока мы не приехали.
Мы уселись на чистой площадке перед
домом. Был тёплый ясный день. Довольно сильный вечерний ветерок обвевал нас
приятной прохладой. - Что заставляет тебя так яростно сопротивляться? -
неожиданно спросил дон Хуан. - Сколько лет уже ты твердишь, что не намерен
больше учиться?
- Три года.
- Почему ты всегда говоришь об этом
с такой страстью?
- У меня такое чувство, что я
предаю тебя, дон Хуан. Наверное, потому я так часто все это повторяю.
- Ты меня не предаешь.
- Я тебя подвел. Я бежал. Я
чувствую, что потерпел поражение.
- Ты делаешь все, что можешь, и
никакого поражения ты не потерпел. То, чему я должен тебя научить, дается с
огромным трудом. Мне, например, было еще тяжелее, чем тебе.
- Но ты не бросил, дон Хуан. Со
мной все иначе. Я сдался. А приехал к тебе не потому, что собрался учиться.
Просто хотел кое-что спросить по работе…
Дон Хуан секунду смотрел на меня, а
затем отвел взгляд.
- Ты снова должен позволить дымку
вести себя, - сказал он с нажимом.
- Нет, дон Хуан, я больше не могу.
Похоже, я выдохся. - Ты еще и не начал.
- Я очень боюсь.
- Ну и бойся на здоровье. Это не
ново. Ты думай не о страхе. Думай о чудесах видения.
- Честное слово, я хотел бы думать
об этих самых чудесах, да не могу… Когда я вспоминаю о твоем дымке, то
чувствую, что на меня наваливается какая-то тьма. Так, словно на всей земле нет
больше ни единого человека, никого, с кем можно перекинуться словом. Твой дымок
показал мне безысходность одиночества.
- Это неправда. Возьми меня, к
примеру. Дымок - мой союзник, а я не ощущаю одиночества.
- Но ты другой. Ты победил страх.
Дон Хуан мягко похлопал меня по плечу.
- Ты не боишься, - сказал он. В его
голосе слышалось странное обвинение.
- Но разве я лгу насчет страха, дон
Хуан?
- Лжешь, не лжешь - меня это не
интересует, произнес он сурово. - Меня волнует другое. Ты не хочешь учиться
вовсе не потому, что боишься. Причина в другом. Мне страшно хотелось узнать, в
чем же дело. Я пытался выудить из него ответ, но он только молча покачал
головой, как бы не в силах поверить, что я не знаю этого сам.
Я сказал ему, что всему виной,
должно быть, моя инерция. Он поинтересовался значением слова
"инерция". Я взял в машине словарь и прочитал: "Тенденция
материального объекта, не подверженного воздействию внешних сил, к сохранению
состояния покоя, если оно находится в покое, либо движения в неизменном
направлении, если оно движется".
- Не подверженного воздействию
внешних сил, - повторил он. - Лучше, пожалуй, и не скажешь… Только дырявый
горшок может пытаться стать человеком знания по своей воле. Трезвомыслящего
нужно затягивать на путь хитростью. Я уже говорил тебе об этом.
- Но я уверен, что найдется масса
людей, которые с радостью захотят учиться, - сказал я. - Да, но эти не в счет.
Обычно они уже с трещиной. Как пересохшая бутыль из тыквы, которая с виду в
порядке, но начинает течь, как только в нее наливают воду и появляется
давление. Когда-то я втянул тебя в учение хитростью, и то же самое в свое время
сделал со мною мой бенефактор. Если бы не мой трюк, ты бы никогда не сумел
столь многому научиться. Пожалуй, пора повторить этот прием.
Говоря о хитрости, он напоминал мне
об одном из самых критических моментов моего ученичества. С тех пор прошло уже
несколько лет, но я помнил все так, словно это было только вчера. Дон Хуан
мастерски втянул меня в совершенно жуткое прямое противостояние с одной
женщиной, имевшей репутацию колдуньи, что привело к глубокой враждебности с ее
стороны. Дон Хуан использовал мой страх перед этой женщиной как мотивировку. Он
говорил, что мне ничего не остается, кроме как продолжать обучение, иначе я не
смогу устоять против ее магического нападения. Результат его
"хитрости" был достаточно убедительным - я искренне поверил, что если
хочу остаться в живых, то должен срочно учиться магии, причем как можно
эффективнее, и другого выхода у меня нет.
- Если ты намерен снова пугать меня
этой дамой, то ноги моей здесь больше не будет, - сказал я. Дон Хуан
развеселился.
- Не волнуйся, - успокоил он меня.
- Трюки со страхом в твоем случае уже не проходят. Ты больше не боишься, но что
касается хитрости вообще, то тебя можно подловить, где бы ты ни был, и для
этого тебе вовсе не требуется сюда приезжать.
Он заложил руки за голову и
задремал. Я взялся за свои записи и работал часа два - пока он не проснулся. К
тому времени уже почти совсем стемнело. Заметив, что я пишу, он сел, выпрямился
и с улыбкой спросил, выписался ли я из своей проблемы.
23 мая 1968
Мы говорили об Оахаке. Я рассказал
дону Хуану, как однажды попал в этот город в базарный день, когда толпы
индейцев со всей округи стекаются на рынок торговать продуктами и разными
мелочами. Особенно меня заинтересовал продавец лекарственных растений. У него
был деревянный лоток, а на лотке - баночки с высушенными и размолотыми травами.
Одну баночку он держал в руке и, стоя посреди улицы, громко распевал
речитативом довольно занятную песенку:
Составы против мух, блох, клещей и
комаров
Средства для свиней, коз, коней и
для коров
И для людей лекарства - не нужно докторов
Корь, свинка и подагра с
ревматизмом не страшны
Лекарства для желудка, сердца,
печени, спины
Подходите, леди и джентльмены
Имеем лекарства от любых болезней
Составы против мух, блох, клещей и
комаров…
Я слушал довольно долго. Его
реклама состояла из длинного перечня болезней, от которых, как он утверждал, у
него имеются лекарства. Для того, чтобы песенка была ритмичной, он выдерживал
небольшую паузу после каждых четырех названий. Дон Хуан сказал, что в молодости
тоже торговал лекарственными травами на Оахакском базаре. Он еще не забыл свою
рекламную песенку и пропел ее мне, и добавил, что часто пел дуэтом со своим
другом Висенте.
Я сказал, что познакомился с
Висенте во время одной из поездок в Мексику. Дон Хуан, казалось, был искренне
удивлен и попросил меня рассказать об этом подробнее.
В тот раз я ехал через Дуранго и
вспомнил, что в этом городе живет один из друзей дона Хуана, с которым он
советовал мне когда-нибудь обязательно познакомиться. Я разыскал этого
человека, и мы немного поговорили. На прощанье он дал мне мешочек с несколькими
растениями и подробно объяснил, как нужно посадить одно из них.
По пути в Агуас Калентес я
остановился, вышел из машины и внимательно осмотрелся, желая убедиться в том,
что поблизости никого нет. Я стоял на вершине невысокого холма, с которого
дорога просматривалась на несколько километров в обоих направлениях. Местность
была абсолютно пустынной. Несколько секунд я помешкал, чтобы сориентироваться и
вспомнить инструкции дона Висенте. Потом взял одно из растений, зашел в кактусы
к востоку от дороги и посадил его, в точности следуя всем указаниям. Для
поливки растения я прихватил из машины бутылку минеральной воды. Я попытался
сбить пробку железкой, которой копал ямку для растения, но неудачно - бутылка
разбилась и отлетевший осколок зацепил верхнюю губу. Пошла кровь.
Я вернулся к машине за второй
бутылкой. Когда я вынимал ее из багажника, рядом остановился почтовый фургон
"фольксваген", и водитель спросил, что случилось. Я ответил, что все
нормально, и он уехал. Я пошел к растению, полил его и направился обратно к
машине. Когда до дороги оставалось метров тридцать, неожиданно послышались
голоса. Я быстро спустился к шоссе и увидел трех мексиканцев - двух мужчин и
одну женщину. Один из мужчин сидел на переднем бампере моей машины. На вид -
лет сорок, среднего роста, с черными курчавыми волосами. На нем были старые
потертые джинсы и выгоревшая, когда-то розовая рубашка, за спиной болтался
какой-то сверток. Ботинки с незавязанными шнурками были ему, похоже, велики и
казались очень неудобными. Он обливался потом. Другой мужчина стоял шагах в
десяти от машины. Он выглядел хрупким и ростом был ниже первого. Прямые волосы
были зачесаны назад. На вид ему было лет пятьдесят. Одет он был немного лучше:
темно-синий пиджак, светло-голубые джинсы, черные туфли. В руках у него был
сверток поменьше. Он ничуть не вспотел, и казался отрешенным и
незаинтересованным.
Женщине было за сорок. Толстая и
очень смуглая, в черной юбке, белом свитере и остроносых туфлях. Свертка у нее
не было, зато был транзистор. Она выглядела очень усталой, лицо покрывали
большие капли пота.
Когда я подошел, женщина и мужчина
помоложе попросили меня подвезти их. Я показал на полностью загруженное заднее
сиденье и сказал, что в машине нет места. Тогда мужчина сказал, что если я
поеду не слишком быстро, то их вполне устроит задний бампер. Кроме того, они
могли бы устроиться на капоте. Я сказал, что это несерьезно. Однако по их тону
чувствовалось, что для них это очень важно. Мне стало неловко, и я дал им денег
на автобус.
Мужчина помоложе взял деньги и
поблагодарил, однако второй неприязненно отвернулся.
- Я хочу, чтобы он нас подвез, -
сказал он, - деньги меня не интересуют. Потом он обратился ко мне:
- У тебя есть вода или что-нибудь
поесть?
Но у меня не было продуктов, а воды
больше не осталось, и предложить им было действительно нечего. Они еще немного
постояли, глядя на меня, потом повернулись и пошли по дороге.
Я сел в машину и попытался
запустить двигатель. Но он не работал - была страшная жара, и я, должно быть,
перекачал бензин. Услышав жужжание стартера, мужчина помоложе остановился, а
потом вернулся к машине и встал сзади, готовый ее подтолкнуть. Я почувствовал
себя страшно неуютно и даже вздохнул с неподдельным отчаянием. Наконец,
двигатель заработал, и я укатил прочь.
После того, как я закончил свой
рассказ, дон Хуан долго молчал. - Почему ты не говорил мне об этом раньше? -
спросил он, не глядя на меня.
Пожав плечами, я ответил, что
никогда не считал этот случай чем-то важным.
- Это чертовски важно, - сказал он.
- Висенте - первоклассный маг. Он дал тебе что-то посадить потому, что у него
были на то основания. И если ты встретил трех человек, которые выскочили из
ниоткуда сразу после того, как ты посадил растение, то этому тоже была своя
причина. И только такой непроходимый тупица, как ты, мог не обратить на это
внимания и считать, что ничего особенного не произошло.
Он велел как можно подробнее
рассказать обо всем, что происходило в тот день, когда я был у Висенте.
Я начал рассказывать, как, проезжая
через город, оказался возле рынка. Мне пришла в голову мысль поискать дона
Висенте. Я остановился, вылез из машины и пошел через рынок туда, где торговали
лекарственными травами. В ряду было три прилавка, но за ними сидели толстые
матроны. Я дошел до конца прохода и за поворотом обнаружил еще один прилавок.
За ним сидел хрупкий седой человек. Когда я его увидел, он как раз продавал
какой-то женщине клетку для птиц.
Я подождал, пока он освободится, а
затем поинтересовался, не знает ли он дона Висенте Медрано. Он смотрел на меня,
не отвечая.
- Что вам нужно от Висенте Медрано?
- спросил он наконец.
Я сказал, что пришел навестить его
от лица моего друга, и назвал ему имя дона Хуана. Старик секунду смотрел на
меня, а затем сказал, что он и есть Висенте Медрано и что он к моим услугам.
Потом предложил мне сесть. Он казался очень довольным, вел себя свободно и
дружелюбно. Я рассказал ему о своей дружбе с доном Хуаном. Чувствовалось, что
между нами сразу же возникла взаимная симпатия. Дон Висенте сказал, что знаком
с доном Хуаном с тех пор, как им обоим было по двадцать лет. Он исключительно
хорошо отзывался о доне Хуане, а в самом конце разговора произнес с дробью в
голосе: - Хуан - истинный человек знания. Сам я очень мало занимался силами
растений. Меня всегда больше интересовали их лечебные свойства. Я даже собирал
книги по ботанике, которые продал лишь недавно.
Он немного помолчал, потирая
подбородок и как бы подбирая подходящее слово.
- Можно сказать, что я - человек
лирического знания, - сказал он. - Другое дело Хуан - мой индейский брат…
Дон Висенте помолчал еще с минуту.
Застывшим взглядом он уставился в землю слева от меня. Потом повернулся ко мне
и сказал почти шепотом:
- О, как высоко парит мой индейский
брат!
|