В разговорах о Мескалито дон Хуан редко пускался в
откровенность. Всякий раз, как я затрагивал эту тему, я спрашивал, почему он ее
избегает. Отвечать он отказывался, но всегда говорил о Мескалито как раз
достаточно, чтобы укрепить во мне впечатление его антропоморфности. В передаче
дона Хуана Мескалито был мужского рода не только благодаря соответствующему
окончанию, которое свойственно словам мужского рода в испанском языке, но и
благодаря его неизменному статусу "защитника и учителя". Такие
характеристики лишь подтверждались при всяком новом разговоре.
Воскресенье, 24 декабря 1961
- "Трава дьявола" никогда никого не защищала. Ее
назначение - давать силу, и не более того. Мескалито, напротив, великодушен как
дитя.
- Но ты же говорил, что он бывает устрашающ.
- Конечно, устрашающ; но с тем, кто ему вверяется, он
благороден и добр.
- Из чего это видно, что он добр?
- Он - защитник и учитель.
- Каким же образом он защищает?
- Его можно держать при себе, а он будет следить, чтобы с
тобой ничего не случилось плохого.
- Как это - держать при себе?
- В мешочке под рукой или на шее.
- Ты носишь его с собой?
- Нет, потому что у меня есть союзник. Но другие обычно
носят.
- Чему же он учит?
- Правильно жить.
- А как он учит?
- Он показывает разные вещи и говорит что есть что (enzena
las cosas у te dice lo que son).
- Как?
- Сам увидишь.
Вторник, 30 января 1962
- Что ты видишь, когда Мескалито берет тебя с собой, дон
Хуан?
- Такие вещи так просто не рассказывают. Этого я не могу
тебе рассказать.
- Если ты расскажешь, с тобой что-нибудь приключится?
- Мескалито - защитник: добрый, благородный защитник; но это
не значит, что с ним можно шутить. Именно потому, что он добрый защитник, он
может быть воплощением ужаса для тех, кто ему не нравится.
- Я и не думаю шутить. Я просто хотел бы знать, что он
показывает другим и что с ними делает. Я ведь описал тебе все, что со мной
было.
- С тобой другое дело, возможно потому, что тебе не известны
его пути. Приходится учить тебя этому совершенно так же, как учат ходить
ребенка.
- Сколько еще мне предстоит учиться?
- Пока он сам по себе не начнет приобретать для тебя смысл.
- А потом?
- Потом сам все поймешь. Тебе больше не понадобится ничего
мне рассказывать.
- Можешь ли ты мне внятно растолковать, куда тебя берет
Мескалито?
- Тебе я этого не могу сказать.
- Я хочу только знать, существует ли какой-то другой мир,
куда он берет людей.
- Существует.
- Это рай? ("Рай" по-испански cielo, но это также
"небо".)
- Он берет тебя сквозь небо (cielo).
- То есть, я хочу сказать, это то небо (cielo), где Бог?
- Ты говоришь чушь. Я не знаю, где Бог.
- Мескалито - это Бог, единый Бог? Или один из богов?
- Он просто защитник и учитель. Он - сила.
- Он что, сила внутри нас?
- Нет, Мескалито не имеет с нами ничего общего. Он вне нас.
- Но тогда каждый, кто принимает Мескалито, должен видеть
его так же, как остальные.
- Ничего подобного. Для каждого он другой.
Четверг, 12 апреля 1962
- Почему ты не расскажешь мне побольше о Мескалито, дон
Хуан?
- Нечего рассказывать.
- Но существует же, наверное, тысяча вещей, которые не
мешало бы узнать прежде, чем я снова с ним встречусь.
- Нет. Я думаю, что в твоем случае нет ничего такого, что
тебе следовало бы знать. Я говорил уже - он с каждым другой.
- Я понял. Но все же хотелось бы знать, что обычно при
встрече с ним испытывают.
- Суждения тех, кто о нем болтает, не многого стоят. Сам
увидишь. Может статься, какое-то время и ты будешь молоть о нем языком, но
вскоре тебе это опротивеет.
- А ты не мог бы все-таки рассказать мне о своем первом
опыте?
- Зачем?
- Тогда я знал бы, как себя вести с Мескалито.
- Ты уже знаешь больше меня. Ты в самом деле играл с ним,
как ни трудно в это поверить. Когда-нибудь ты убедишься, сколь добр был к тебе
защитник. В тот первый раз, не сомневаюсь, он сказал тебе великое множество
вещей, но ты был глух и слеп.
Суббота, 14 апреля 1962
- Когда Мескалито показывает себя, он может принимать любую
форму?
- Да, любую.
- В таком случае, какие, по-твоему, наиболее обычны?
- Обычных нет.
- Ты хочешь сказать, что он является в любой форме даже тем,
кто хорошо с ним знаком?
- Нет. В любой форме он является тем, которые с ним знакомы
лишь недавно, но для тех, кто давно его знает, он всегда постоянен.
- Каким образом постоянен?
- Он является им иногда как человек, вроде нас с тобой,
иногда как свет.
- Мескалито когда-нибудь изменяет свою постоянную форму с
теми, кто хорошо его знает?
- Это не по моей части.
Пятница, 6 июля 1962
К вечеру 23 июня мы отправились в поход - как сказал дон
Хуан, поискать "грибочки" (honguitos) в штате Чиуауа. Он предупредил,
что поход будет длительным и нелегким; так оно и вышло.
В десять вечера мы прибыли в небольшой шахтерский городок на
севере штата. От улицы, где я поставил машину, мы прошли на окраину, к дому его
друзей, индейца племени тараумара и его жены, и там заночевали.
Часов в пять утра нас разбудил хозяин, который принес кашу и
бобы. Пока мы ели, он говорил с доном Хуаном, но о нашем путешествии не сказал
ни слова.
После завтрака хозяин наполнил водой мою флягу и положил мне
в рюкзак пару булок. Дон Хуан флягу сунул мне, рюкзак приладил поудобней у себя
на спине, поблагодарил хозяина и, повернувшись ко мне, сказал:
- Ну, пошли.
Около мили мы шли по грунтовой дороге, потом свернули в поле
и через два часа были у подножья гор к югу от города. Мы начали подниматься по
пологому склону, двигаясь на запад; когда склоны стали круче, дон Хуан сменил
направление, и мы пошли по плато на восток. Несмотря на преклонный возраст, дон
Хуан шагал с такой скоростью, что к полудню я полностью выдохся. Мы сделали
привал, и он достал провизию.
- Если хочешь, можешь все съесть, - сказал он.
- А ты?
- Я не голоден, а позже эта еда не понадобится.
Я очень устал и проголодался, поэтому не спорил. Я решил,
что сейчас самое время узнать наконец о цели путешествия, и как бы невзначай
спросил:
- Мы как, по твоим расчетам здесь надолго?
- Мы пришли сюда, чтобы собрать немного Мескалито, и будем
здесь до завтра.
- Где это Мескалито?
- Да кругом.
Вокруг было полно кактусов разных видов, но пейота я среди
них не заметил.
Мы снова отправились в путь и к трем пополудни оказались в
длинной узкой долине среди крутых склонов. Мысль о том, что я, может, вот-вот
найду пейот, который я никогда не видел в его природной среде, вызывала во мне
необычное возбуждение. Мы вошли в долину и прошли около четырехсот футов, когда
вдруг я заметил три несомненных пейота - целое семейство слева от тропы,
поднимавшееся над землей на несколько дюймов. Выглядели они как круглые
мясистые зеленые розы. Я бросился к ним, крикнув дону Хуану.
Он точно не слышал и продолжал шагать, уходя все дальше. Я
понял, что допустил оплошность, и весь остаток дня мы шли в молчании, медленно
передвигаясь по плоской равнине, усеянной мелкими острыми камнями. Шли среди
кактусов, вспугивая полчища ящериц, подчас одинокую птицу. Я без звука миновал
дюжину кактусов пейота.
К шести вечера мы были у подножья гор на краю долины. Мы
взобрались на скалистый уступ. Дон Хуан сбросил рюкзак и сел.
Я опять проголодался, но еды больше не было. Я предложил
собрать Мескалито и вернуться. Он поморщился и неодобрительно щелкнул языком,
потом сказал, что здесь мы останемся на ночь.
Мы спокойно сидели. Слева была скала, а справа оставшаяся
позади нас долина. Она тянулась довольно далеко, и отсюда видно было, что она
шире и не такая плоская, как я думал, а кроме того, оказалось, что в ней полно
небольших холмов и впадин.
- Завтра двинемся обратно, - сказал дон Хуан, не глядя на
меня и указывая на долину. - На обратном пути и будем его собирать. То есть
подбирать его мы будем только когда он окажется прямо на нашем пути. Это он
будет находить нас, и никак иначе. Если захочет, он нас найдет.
Дон Хуан прислонился к скале и, отвернувшись, продолжал
говорить так, будто кроме нас здесь был еще кто-то.
- Еще одно. Брать его буду только я. Ты будешь нести рюкзак
или, может быть, просто идти впереди, пока не знаю. Но только на этот раз ты не
будешь вопить и мне на него указывать, как это устроил сегодня.
- Прости, дон Хуан.
- Ладно. Ты не знал.
- Твой бенефактор учил тебя всему этому про Мескалито?
- Нет. Про него никто меня не учил. Меня учил сам защитник.
- Так что, Мескалито - это что-то вроде человека, с которым
можно поговорить?
- Нет.
- Как же он тогда учит?
Некоторое время он молчал.
- Помнишь, что было, когда ты с ним играл? Ты ведь понимал
его, верно?
- Да, понимал.
- Вот так он и учит. Тогда ты этого не знал, но если бы ты
был к нему внимательней, он говорил бы тебе.
- Когда?
- Когда ты впервые его увидел.
Его явно раздражали мои расспросы. Я сказал, что мне
приходится расспрашивать, так как я хочу знать по возможности все.
- Спрашивай не меня, - мрачно улыбнулся он. - Спрашивай его.
В следующий раз, как его увидишь, спроси обо всем, о чем пожелаешь.
- Так что, все-таки Мескалито - в самом деле кто-то вроде
собеседника…
Но не дав мне закончить, он отвернулся, взял флягу,
спустился со скалы и скрылся. Мне не хотелось оставаться здесь одному, и, хотя
он меня не звал, я отправился следом. Мы прошли около пятисот футов к
небольшому ручью. Он умылся и наполнил флягу, потом прополоскал рот, но не пил.
Я зачерпнул воды и хотел напиться, но он меня остановил, сказав, что пить не
обязательно.
Он сунул мне флягу и пошел обратно. Вернувшись на место, мы
опять уселись лицом к долине, спиной к скале. Я спросил, не развести ли костер.
Его реакция была как на вопрос совершенно нелепый; этой ночью, сказал он, мы в
гостях у Мескалито, и уж защитник позаботится, чтобы нам было тепло.
Уже совсем стемнело. Дон Хуан достал два тонких
хлопчатобумажных одеяла, одно из них бросил мне на колени и сел, скрестив ноги
и накинув другое себе на плечи. Долина внизу скрывалась во тьме, и края ее тоже
таяли в сумерках.
Дон Хуан сидел неподвижно, лицом к долине. Ровный ветер дул
мне в лицо.
- Сумерки - трещина между мирами, - не поворачиваясь ко мне,
тихо сказал он.
Я не переспрашивал. У меня устали глаза. Настроение вдруг
стало приподнятым; почему-то неудержимо хотелось плакать.
Я лег ничком; лежать на твердом камне было страшно неудобно,
и каждые несколько минут приходилось менять положение. Наконец я сел, тоже
скрестил ноги и накинул одеяло на плечи. Как ни странно, эта поза оказалась
чрезвычайно удобной, и я заснул.
Проснулся я оттого, что дон Хуан мне что-то говорит. Было
очень темно, и я едва мог различить его силуэт. Я не разобрал, что он говорит,
но последовал за ним, когда он начал спускаться с уступа. В темноте мы (я во
всяком случае) двигались очень осторожно, пока не остановились у подножья
скалистого склона. Дон Хуан сел и знаком велел сесть слева от него. Он
расстегнул рубашку, достал кожаный мешочек и, открыв его, положил перед собой.
В мешочке было несколько сушеных бутонов пейота.
После долгой паузы он взял один бутон. Он держал его в
правой руке, потирая между большим и указательным пальцами, и тихо пел, когда
вдруг, совершенно внезапно, издал оглушительный крик:
- АЙ-Й-И-И-И-И-И-И!!!…
Это было до того неожиданно и жутко, что я оторопел от
страха. В полумраке я видел, как он поднес бутон ко рту и начал его жевать.
Через минуту он поднял мешочек, протянул мне и шепотом велел взять Мескалито,
затем положить мешочек на прежнее место и делать все в точности как он.
Я взял бутон и потер его так, как это делал дон Хуан. Он тем
временем пел, раскачиваясь взад-вперед. Несколько раз я подносил бутон ко рту,
но меня как-то останавливала эта необходимость вопить. Затем, словно во сне, из
меня вырвался неистовый вопль:
- АЙ-Й-И-И-И-И-И-И-И!!!…
На мгновение мне показалось, что это крикнул кто-то другой.
Нервное потрясение опять отозвалось спазмами в желудке. Я падал назад, теряя
сознание. Я положил бутон в рот и начал его жевать. Через какое-то время дон
Хуан достал из мешочка другой бутон. Я с облегчением увидел, как после короткой
песни он отправил его себе в рот. Он передал мешочек мне, и я, взяв следующий
бутон, вернул мешочек на место. Это повторилось пять раз, пока я заметил
признаки жажды. Я поднял флягу, чтобы напиться, но дон Хуан сказал, чтобы я не
пил, а только прополоскал рот, иначе меня вырвет.
Я несколько раз тщательно прополоскал рот. В какое-то
мгновение жажда стала ужасным искушением, и я проглотил немного воды. В желудке
тотчас начались спазмы. Я ожидал безболезненного и свободного извержения, как
при первом опыте с пейотом, но, к моему удивлению, сопровождавшие рвоту
ощущения были обычными. Скоро она прекратилась.
Дон Хуан, взяв еще бутон, сунул мешочек мне, и цикл
повторился, пока я не сжевал четырнадцать бутонов. К этому времени исчезло
всякое ощущение жажды, холода и неудобства. Напротив, я ощущал необычное тепло
и возбуждение. Я взял флягу, чтобы прополоскать рот, но она была пустой.
- Может, сходим к ручью, дон Хуан?
Звук голоса не вышел изо рта, а отразился от неба в гортань
и эхом катался туда и обратно. Эхо было тихим и музыкальным, казалось, его
крылья ласкающими прикосновениями шелестят у меня в горле. Я следил за ними,
пока все не стихло.
Я повторил вопрос. Голос был как из погреба.
Дон Хуан не ответил. Я встал и направился к ручью. Я
обернулся к дону Хуану, не идет ли он со мной, но он, казалось, к чему-то
внимательно прислушивался.
Он сделал рукой повелительный жест - замри.
- Абутол (так мне послышалось) здесь! - сказал он.
Раньше я ни разу не слышал этого слова и хотел переспросить,
что он сказал, когда заметил звук, похожий на звон в ушах. Звук становился все
громче, пока не превратился в рев. На несколько мгновений рев стал нестерпимым,
а затем постепенно стих, и наступила полная тишина. Мощь и глубина звука
устрашили меня до полусмерти. Я так трясся, что едва держался на ногах, и все
же мысли оставались совершенно ясными. Если еще недавно хотелось спать, то
теперь весь сон как ветром сдуло, и пришла абсолютная ясность. Звук напомнил
мне научно-фантастический фильм, в котором гигантская пчела, издавая гул
крыльями, вылетает из зоны атомной радиации. От этой мысли я засмеялся. Я
увидел дона Хуана, который вновь откинулся спиной к скале. Тут опять вернулся
образ гигантской пчелы. Образ был более реальным, чем обычные мысли. Он был
совершенно самостоятельным и осязаемым. Все остальное исчезло. Это
беспрецедентное состояние ясности вызвало новый приступ страха.
Меня прошиб пот. Я наклонился к дону Хуану сказать ему, что
мне страшно. Его лицо было от моего в нескольких дюймах. Он смотрел на меня, но
его глаза были глазами пчелы - круглыми очками, светящимися во тьме собственным
светом, а его вытянутые хоботком губы издавали прерывистый звук:
"Пету-пе-ту-пет-ту". Я отпрянул, едва не разбившись о скалу за
спиной. Невыносимый ужас, который я испытал, длился, казалось, вечность. Я
задыхался и скулил. Пот жестким панцирем замерзал на коже. Затем до меня дошел
голос дона Хуана:
- Очнись! Шевелись! Да очнись же!
Все рассеялось, и я вновь видел его знакомое лицо.
- Я принесу воды, - после очередной бесконечной паузы сказал
я. Голос сорвался. Я с трудом выговаривал слова. Он кивнул. По пути я поймал
себя на том, что страх исчез так же быстро и загадочно, как появился.
Приближаясь к ручью, я заметил, что вижу на пути каждый
камешек. До меня дошло, что только что я ведь ясно видел дона Хуана, тогда как
совсем недавно с трудом различал его силуэт. Я остановился и посмотрел вдаль, -
я мог видеть даже по ту сторону долины. Там совершенно отчетливо виднелись
отдельные валуны. Я подумал, что, наверное, уже светает и, стало быть, я выпал
из времени. Я взглянул на часы. Десять минут двенадцатого! Я поднес часы к уху
- они шли. Сейчас не мог быть полдень; значит, сейчас полночь! Я решил
зачерпнуть из ручья воды и вернуться к дону Хуану, но увидел, что он
спускается, и подождал его. Я сообщил ему, что вижу в темноте.
Он долго молча смотрел на меня, хотя, может быть, мне просто
показалось, что он молчит. Я был поглощен своей чудесной способностью видеть в
темноте. Я мог различить мельчайшие песчинки. Временами все было так ясно, что
казалось, сейчас утренняя или вечерняя заря. Потом вновь темнело, вновь
светлело. Вскоре я понял, что яркость совпадает с расширением сердца, а темнота
- с сокращением. В соответствии с каждым ударом сердца мир становился ярче или
темнее.
Меня полностью захватило это открытие, когда вновь появился
прежний странный звук. Я сразу весь напрягся.
- Ануктал (так мне послышалось на этот раз) здесь, - сказал
дон Хуан. Звук был таким громоподобным, таким всепоглощающим, что все остальное
потеряло значение. Когда он стих; я заметил, что уровень воды в ручье
значительно поднялся. Ручей, который минуту назад был шириною в ладонь,
превратился в громадное озеро. Откуда-то сверху на его поверхность лился свет,
как бы сверкавший сквозь густую листву. Время от времени вода на мгновение
вспыхивала золотыми и черными искрами и вновь погружалась во тьму, но и во тьме
ощущалось ее таинственное присутствие.
Не помню, как долго я оставался на берегу черного озера,
сидя на корточках и наблюдая. Рев, должно быть, на то время утих, потому что
именно он вернул меня к реальности. Я оглянулся в поисках дона Хуана и увидел,
как он вскарабкался и исчез за уступом. Однако одиночество меня совсем не
испугало; я остался сидеть на корточках, предоставленный самому себе и не
испытывая никакой тревоги. Вновь послышался рев - мощный, как гул ураганного
ветра. Хорошенько к нему прислушавшись, можно было уловить определенную
мелодию. Она состояла из высоких звуков, напоминавших человеческие голоса в
сопровождении басового барабана. Я весь ушел в мелодию, и вновь заметил, что
ритм барабана и рисунок мелодии совпадают с сокращениями сердца.
Я встал, и музыка прекратилась. Я попытался различить удары
сердца, но ничего не услышал. Я снова сел на корточки, думая, что, может быть,
именно поэтому возникали звуки. Но ничего не случилось. Ни звука! Даже звука
сердца! Я решил, что хватит, но когда поднялся уходить, то почувствовал толчки
под ногами. Земля тряслась. Я терял равновесие. Я упал на спину и лежал
навзничь, пока земля уходила в тартарары. Я попытался ухватиться за
какой-нибудь куст, но подо мной все скользило. Я вскочил, секунду стоял и опять
свалился. Земля подо мной двигалась, съезжая в воду, как плот. Я оставался без
движения, парализованный абсолютным ужасом, столь же беспрецедентным, как все
происходившее.
Я двигался через воды черного озера, вцепившись в клочок почвы,
похожий на земляное бревно. Я смутно чувствовал, что течение увлекает меня на
юг. Я видел, как вокруг струятся и взвихриваются потоки обтекавшей островок
воды. На ощупь вода была холодной и странно тяжелой. Казалось, она живая.
Не было даже признаков берега или чего-нибудь в этом роде, и
я не помню, что думал и испытывал во время этого путешествия. Прошли, казалось,
долгие часы, когда плот подо мной сделал под прямым углом поворот налево.
Скольжение длилось очень недолго, и неожиданно плот на что-то наткнулся.
Инерция швырнула меня вперед. Я закрыл глаза и почувствовал от удара об землю
острую боль в коленях и вытянутых руках. Через секунду я открыл глаза. Я лежал
на земле. Похоже было, что мое земляное бревно врезалось в берег и слилось с
землей. Я сел и оглянулся. Вода отступала! Она двигалась назад, как
откатывающаяся волна, пока не исчезла.
Я долго сидел, пытаясь собраться с мыслями и как-то
сообразить, что же произошло. Все тело ныло; горло стало открытой раной: когда
я "приземлялся", то прокусил себе губы. Я встал. Ветер напомнил, что
я замерз. Одежда была мокрой насквозь. Руки, челюсти и колени так тряслись, что
пришлось снова лечь. Капли пота затекли в глаза и жгли их, пока я не взвыл от
боли.
Со временем я как-то восстановил внутреннее равновесие и
поднялся. В густых сумерках был ясно виден пейзаж. Я сделал пару шагов. До меня
донесся отчетливый звук множества человеческих голосов. Казалось, они о чем-то
громко спорят. Я пошел на звук. Я прошел примерно 50 ярдов и вдруг остановился.
Впереди был тупик. Место, где я оказался напоминало загон для скота,
образованный из огромных валунов. За ними виднелся еще ряд валунов, затем еще и
еще и так вплоть до отвесного склона. Это откуда-то оттуда доносилась
удивительная музыка - непрерывный жуткий поток сверхъестественных звуков.
Под одним из валунов я увидел в профиль человека, сидевшего
на земле. Я приблизился к нему до расстояния в десять футов; туг он повернул
голову и взглянул на меня. Я замер: его глаза были водой, которую я только что
видел! Они были так же необъятны и сверкали теми же золотыми и черными искрами.
Его голова была заостренной, как ягода клубники, кожа зеленой, усеянной
множеством бородавок. За исключением заостренной формы, голова была в точности
как поверхность пейота. Я стоял перед ним, не в силах отвести глаза. Было такое
чувство, будто он умышленно давит мне на грудь своим взглядом. Я задыхался. Я
потерял равновесие и упал. Его глаза отвернулись. Я услышал, что он говорит со
мной. Сначала голос был как тихий шелест ветра. Затем он превратился в музыку -
в мелодию голосов, и я "знал", что сама мелодия говорит: "Чего
ты хочешь?"
Я упал перед ним на колени и стал рассказывать о своей
жизни, потом заплакал. Он вновь взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза
меня отталкивают, и подумал, что пришла смерть. Он сделал знак подойти поближе.
Заколебавшись на мгновение, я сделал шаг вперед. Когда я приблизился, он отвел
взгляд и показал тыльную сторону ладони. Мелодия сказала: "Смотри!"
Посреди ладони было круглое отверстие. "Смотри!" - вновь сказала
мелодия. Я посмотрел в отверстие и увидел самого себя. Я был очень старым и
слабым и бежал от настигавшей меня погони, а вокруг носились яркие искры. Затем
три попали в меня, две - в голову и одна - в левое плечо. Фигурка в круглом
отверстии секунду стояла, потом выпрямилась совершенно вертикально и исчезла
вместе с отверстием.
- Мескалито вновь обратил на меня свой взгляд. Его глаза
были так близко, что я "услышал", как они тихо гремят тем самым
непонятным звуком, которого я наслышался за эту ночь. Постепенно глаза стали
спокойными, пока не превратились в озерную гладь, мерцающую золотыми и черными
искрами.
Он опять отвел глаза и вдруг отпрыгнул легко как сверчок на
добрых пятьдесят ярдов. Он прыгнул еще раз и еще раз и исчез.
Потом, помню, я пошел. Напрягая сознание, я пытался
распознать ориентиры, - к примеру, горы вдали. Все, что я пережил, совершенно
исчерпало мои умственные силы, но я смутно соображал, что север должен быть
где-то слева. Я долго шел, пока спохватился, что уже день и что я уже не
использую свое "ночное видение". Я вспомнил, что у меня есть часы, и
посмотрел на циферблат - часы показывали восемь утра. Было около десяти, когда
я добрался до уступа с нашей стоянкой. Дон Хуан лежал на земле и спал.
- Ты где был? - спросил он.
Я сел перевести дыхание. После долгого молчания он спросил:
- Видел его?
Я начал рассказывать ему все с самого начала, но он меня
прервал и сказал: важно лишь одно - видел ли я его. Он спросил, как близко от
меня был Мескалито. Я сказал, что почти его касался. Дон Хуан сразу оживился и
на этот раз внимательно выслушал все в деталях, уточняя мой рассказ лишь
вопросами насчет формы существа, которое я видел, его характера и прочего.
Было уже около полудня, когда он, видимо, узнал наконец от
меня все что нужно. Он поднялся и привязал мне на грудь холщовый мешок. Он
велел идти за ним и сказал, что будет срезать Мескалито и передавать мне, а я
должен буду осторожно укладывать их в сумку.
Мы попили немного воды и двинулись в путь. Когда мы достигли
края долины, он, похоже, секунду раздумывал, в каком направлении идти, а затем
мы уже шли все время по прямой.
Каждый раз, как мы подходили к побегам пейота, он склонялся
перед ним и с крайней осторожностью срезал верхушку своим коротким ножом с
зубчатым лезвием. Срез он делал вровень с землей и затем посыпал
"рану", как он ее называл, очищенной серой, которую нес в кожаном
мешке. Бутон кактуса он держал в левой руке, а срез посыпал правой. Потом
поднимался и передавал мне бутон, который я, по его указанию, брал обеими
руками и клал в мешок.
- Стой прямо и следи, чтобы мешок не коснулся земли или
кустов, или еще чего-нибудь, - то и дело повторял он, словно опасаясь, что я
забуду.
Мы собрали шестьдесят пять бутонов. Когда мешок был полон,
дон Хуан закинул его мне на спину, а на грудь повесил другой. Под конец, когда
мы пересекли долину, у нас было уже два полных мешка, а в них сто десять
бутонов пейота. Мешки были такие тяжелые и громоздкие, что я едва плелся. Дон
Хуан прошептал мне на ухо - мешки потому такие тяжелые, что Мескалито хочет
вернуться к земле. Мескалито такой тяжелый от печали при расставании со своей
родиной; моя задача - чтобы мешки ни в коем случае не коснулись земли, иначе
Мескалито уже никогда мне не дастся в руки.
В какое-то мгновение давление лямок на плечи стало
невыносимым. Что-то с чудовищной силой гнуло меня к земле. Меня охватило
страшное предчувствие. Я заметил, что ускоряю шаг, почти бегу: можно сказать, я
трусцой несся за доном Хуаном.
Вдруг тяжесть на спине и груди исчезла, ноша стала легкой,
точно в мешках была губка. Я едва не налетел на дона Хуана и сказал ему, что
больше не чувствую тяжести. Ясное дело, обронил он, мы ведь вышли из владений
Мескалито.
Вторник, 3 июля 1962
- Ну, кажется, Мескалито тебя почти принял, - сказал дон
Хуан.
- Почему "почти"?
- Он тебя не убил и не нанес тебе никакого вреда. Положим,
он тебя порядком напугал, так ведь в этом ничего плохого. Если бы он вообще
тебя не принял, то явился бы тебе полным ярости чудовищем. Некоторым довелось
испытать всю глубину ужаса при встрече с ним, когда он их отверг.
- Если он так устрашающ, то почему ты мне ничего об этом не
сказал прежде, чем повести туда к нему?
- У тебя нет мужества для намеренной встречи с ним. Я решил,
что тебе лучше не знать.
- Но я же мог умереть!
- Мог. Но я был уверен, что все обойдется. Он ведь уже играл
с тобой - и не сделал тебе ничего плохого. Я решил, что и на этот раз он будет
к тебе расположен.
Я спросил его, почему он так уверен в том, что Мескалито ко
мне расположен. Мой опыт был устрашающим; не понимаю, как я не умер от страха.
Дон Хуан ответил, что Мескалито был со мною сама доброта: он
показал мне картинку, которая была ответом на вопрос. Мескалито, сказал дон
Хуан, дал тебе урок. Я спросил, что это за урок и что он означает. На такой
вопрос, сказал дон Хуан, ответить невозможно, потому что ты был слишком
испуган, чтобы точно знать, о чем спрашиваешь у Мескалито.
Дон Хуан велел мне вспомнить хорошенько, что я сказал
Мескалито перед тем, как он показал мне картинку в ладони. Но я не мог
вспомнить. Я помнил только, как упал на колени и начал ему исповедоваться.
Дону Хуану, похоже, этот разговор надоел. Я спросил:
- Можешь ты меня научить словам песни, которую пел?
- Нет, не могу. Это мои собственные слова, им меня обучил
сам защитник. Песни - мои песни. Я не могу рассказать тебе, что они такое.
- Почему не можешь?
- Потому что эти песни - связь между мной и защитником. Я
уверен, когда-нибудь он научит тебя твоим собственным песням. Подожди до тех
пор; и никогда не копируй песни, которые принадлежат другому, и не спрашивай о
них.
- А что это за имя, которое ты называл? Хоть это ты можешь
мне сказать?
- Нет. Его имя никогда не должно упоминаться, его произносят
только когда зовут его. - А если я сам захочу позвать его?
- Если когда-нибудь он примет тебя, то скажет тебе свое имя.
Это имя будет только для тебя одного - чтобы громко звать его или спокойно
произносить про себя. Как знать, может, он скажет, что его зовут Хосе?
- Почему нельзя упоминать его имени?
- Ты что, не видел его глаза? С защитником шутки плохи. А я
тебе никак не втолкую, что это значит - что он с тобой играл!
- Какой же он защитник, если может кому-то причинить вред?
- Ответ очень прост. Мескалито - защитник, потому что
доступен каждому, кто его ищет.
- Но ведь все в мире доступно каждому, кто ищет, разве не
так?
- Нет, не так. Союзные силы доступны только брухо, а к
Мескалито может приобщиться каждый.
- Но почему же тогда он некоторым приносит вред?
- Те, кому он приносит вред, не любят Мескалито, и однако
ищут его в надежде что-нибудь получить без особых трудов. Естественно, что для
таких людей встреча всегда ужасна.
- Что происходит, когда он полностью принимает человека?
- Он является ему как человек или как свет. Когда человек
наконец заслужит это, Мескалито становится постоянным. Он больше не меняется.
Может быть, когда ты вновь встретишься с ним, он будет светом, и однажды даже
возьмет тебя в полет и откроет тебе все свои тайны.
- Что мне нужно делать, чтобы достичь этого, дон Хуан?
- Тебе надо быть сильным человеком, и твоя жизнь должна быть
правдивой.
- Что такое "правдивая жизнь"?
- Жизнь, прожитая в полном сознании и с полной
ответственностью, хорошая, сильная жизнь.
|